Третий день он метался по подушке, мучаясь то от озноба, то от раздирающего жара. Какая-то нелепая инфекция подкосила его. Сон, явь, провалы сознания, очередное возвращение к реальности - в лихорадочном танце мелькали перед его болезненно слезящимися глазами. Вот он ощущает себя маленьким живым существом,  погрузившимся в невесомость своего специфического жилища, которое довольно рассуждает: «Мне хорошо и комфортно. Правда здесь тесновато, но зато я сыт и доволен. О, как приятно, меня гладят. Я замираю и наслаждаюсь приятными ощущениями. Откуда-то  слышится музыка, но в ней явно не хватает ударных. Я отбиваю ножкой ритм, стараясь попадать в такт раздающимся извне звукам. Позвольте, но почему я должен отсюда выходить? Что происходит? Остановите это, я хочу остаться здесь! Неееет!…»
     Вспышка, какое-то мерцание и вот уже непоседливый мальчуган недовольно топает и упрямо твердит: «А я хочу играть с этим другом. Ну, и что в том, что это сын слуги. Зато мы с ним можем носиться по саду и незаметно кидаться из кустов комками грязи в лягушек. Почему я должен сидеть с этими скучными, разодетыми, как куклы кузинами?.. Я не согласен! Не надо отправлять меня в комнату. Я не хочууу!...»
     Водоворот сияния огней переносит больное сознание в гостиную большого дома, где   молодой человек, недовольный грядущей переменой в своей жизни, возмущенно заявляет: «Я понимаю, что это подходящая партия и что всем будет лучше, если мы поженимся. Согласен, тихая и кроткая, но она – «не рыба, ни мясо»! С ней только овсянкой по утрам завтракать, пока еще окончательно не проснулся. А мне нужен огонь, страсть, искры из глаз, чтобы соседи закуривали после наших с ней ночей. Не сомневаюсь, что она перспективная и заботливая мать наших будущих детей. Но я не ребенок и не хочу себя ломать из-за кого-то! Мне все равно, что наши отцы обо всем уже договорились! Мы живем в разумном мире, а не в диком средневековье… Мама, ну что ты? Прошу тебя не надо плакать. Зачем врача? Успокойся, родная! Я обещаю тебе, что завтра подумаю и приму окончательное решение насчет этой помолвки…»
     В очередной раз туннель событий засасывает его еще глубже. И вот уже опрятный мужчина, старательно изображая внимание, задумчиво придается размышлениям: «Какое скучное совещание. За окном летняя жара, а я вынужден сидеть в этом стягивающем горло галстуке. Хорошо было бы прямо сейчас скинуть костюм и  разбежавшись, бултыхнуться в прохладное озеро. Потом поваляться на свежескошенном стоге сена, прикусывая сочную травинку и любуясь на закатное солнце… Что? Вам не нравится мой проект? Вы хотите, чтобы я снова переделал всю работу? Да видал я эту вашу контору знаете где?! Я и так сутками зависаю на службе. А ведь я умею рисовать, и  всю жизнь мечтал быть художником… Эх, если бы только не мои обязательства перед кредиторами. Конечно, конечно, я сегодня же внесу изменения и дополню расчеты нужной информацией…»
     Лица, образы, дни, словно листки календаря, разлетаются в разные стороны. На какое-то время стало легче дышать. Он повернул голову, огляделся. В сумерках заметил, что у его изголовья сидит старая морщинистая старуха. 
- Кто ты? – удивленно обратился к ней, вспоминая, что никто из знакомых не появлялся у него уже вторую неделю.
Она лишь заботливо смотрела на него, слегка наклоняя голову.
- Ты та, о которой я думаю? – устало спросил он.
Она все так же продолжала молчать, предоставив ему время для разгадки этого ребуса.
- Постой, а где же твои мрачные атрибуты: плащ и коса? – продолжал он, словно пытаясь себя в чем-то убедить.
Она вздохнула, по-стариковски разминая артритные затекшие пальцы, медленно растягивая слова скрипучим голосом, ответила:
- Я - та, что была с тобою всю жизнь. Та, от которой ты так бежал все это время, и к которой тебя неудержимо влекло. Я – та, которую ты звал в своих снах и умолял о встрече, находясь в больном бреду. Ты мечтал обо мне, когда был еще мальчишкой, а став взрослым состоявшимся мужчиной все равно ни на минуту не переставал грезить обо мне!
Перед его глазами стали пробегать моменты, когда он буквально зависал в воздухе, балансируя по тонкой грани своей жизни.
- Я ни когда не звал тебя и всегда боялся встретиться с тобой. Ведь ты сама ссс…Смерть? – спросил он, и голос его дрогнул, от ощущения надвигающей опасности.
- Какой же ты, глупец!  - она закашляла-засмеялась, было что-то грустное и жалостливое в этом звуке, - Дожил до седин, а так ничего и не понял. Когда ты был мальчишкой, я была розовощекой шалуньей. Когда подрос, и я стала цветущей девушкой. Когда возмужал, я тоже превратилась в мудрую женщину. И даже сейчас я словно твое отражение. Не веришь? А ведь я всегда была рядом с тобой, и тебе нужно было всего лишь протянуть руку, чтобы это почувствовать. Ты боишься, что твоя отгадка будет верна и придет конец всем твоим мучениям, но ты ошибаешься… - она покачала головой и накрыла своей ладонью его. Отчего он почувствовал разливающееся по телу тепло и умиротворение.
- Я здесь для того, чтобы ты, наконец-то, все понял. Отпустил все тревоги, прогнал мучившие сомнения и пошел со мной. Доверься мне и я научу тебя летать! Ты поймешь, что многое потерял, но можешь еще что-то успеть. Ты станешь свободным! Вслушайся в это слово, и оно покажется тебе слаще любых других слов. Потому что я – твоя сила, твоя мудрость, твоя свобода. Всегда была, есть и буду неделимая часть твоей судьбы!
     Выслушав ее, он почувствовал, как тревога и беспокойство растворились во мраке. Облегченно вздохнул.
- Как здорово, что ты все-таки есть! - счастливо прикрыл глаза и вновь провалился в сон…

      В другом углу комнаты от стены тихо отделился темный силуэт в плаще и прозвучал холодный, пробирающий до костей, голос:
- Ну что, теперь все в порядке? Я позволил тебе сделать так, как ты хотела, потому что не люблю, когда они стенают от ужаса при моем появлении. Мне понравилась твоя пламенная речь. Сегодня ты очень убедительна, моя ветреная лгунья. Теперь он счастлив,  но у него больше нет времени. Нам пора…

Пустынный островок пляжа, свободный от прогулок под луной и солнцем, от медленных переборов струн гитары и хриплоты голоса, от ненужных признаний и затишья в половину сигаретной пачки, стал приютом несбывшейся, неиспорченной мечты в городе, пропитанном запахами морской соли, сладкого меда и горьковатых лимонов. В мыслях и наяву хочется вновь и вновь проходить по узкому серпантину каменистой дорожки, не вытряхивая заброшенный порывом горячего ветра песок в сандалиях, и невольно улыбаться выплывающему горизонту. Море за кого-то волнуется, может, даже за нас, и колко искрится в предзакатной солнечной агонии, глубокое, чистое и, тоже, неиспорченное: огороженный пирсами алтарь, где вдалеке виднеются острова другого государства, иногда мелькают неалые паруса кораблей и гладкие, нестерпимо влажные спины дельфинов. Возвращаясь обратно, тяжело взбираясь в гору, обязательно остановиться у извечного торговца на углу, купить горячий, сильно прожаренный, жирноватый пончик, посыпанный нежной, робкой пудрой, и слизывать сахар с просоленных пальцев.
Часто приводил сюда других, случайных и не очень, перепачканных в патоке лжи: отшлифованная галька подслушивала разговоры, чайки пересмешниками разносили обрывки фраз, мокрый песок недовольно хранил следы, стыдливо и поспешно смываемые волнами. Чаще приходил один на тет-а-тет с сине-зеленой бесконечностью, шагая километры по пятнадцатиметровой береговой кромке с легким стуком в грудь: моя вина. Вина смешивалась с вином цвета затхлой тоски заросшего водорослями камня пирса, с сигаретным привкусом ментола и цитрусов и глухим ночным забытьем. Разлетевшиеся альбатросы, позабывшие о негласном обещании встретиться на пересечении юга и севера.   
За спиной остался тупик города. В удушающем зное, на фоне вырезанных из картона и прикрепленных к небу облаков, море нашептывает твое имя, растягивая гласные, – я зову тебя.
Первый шаг навстречу: обдуманный, балансирующий на мелкой россыпи камешков, заключенный в плотно прилегающие, трущие ремни сандалий. Волны набегами целуют ноги, и знобит от перепадов температур, чем дальше, тем холодней. На шее выступают судорожные капельки пота, и хочется немножко постоять, привыкая, пока ткань брюк медленно пропитывается морской водой. Белая рубашка взывающее трепыхается на теле, но поблизости нет никого, кто мог бы прийти на спасение. Приятно проводить ладонью по глади моря, в которое кто-то опрокинул баночки с синей и зеленой гуашью, и смешивать цветные разводы. Нераскрашенными остаются только серые крабы, жмущиеся по расщелинам. Холодная глубина при нырке переливается в приятную прохладу, а потом, с каждым размеренным гребком, в теплоту парного молока – я обнимаю тебя.
Солнце в упор размягчает уверенность, страх спрутом тянет свои щупальца со дна, вдоль которого скользят незрячие рыбы, медузы грибообразными головами брезгливо касаются кожи, моллюски поспешно запаивают раковины с розоватыми жемчужинами. Самое простое и правильное: сделав глубокий вдох, ринуться вниз с головой в двадцать водных лье, опережая панику, связывающую параличом мышцы. Широко закрытые глаза. Проморгав воду, можно заметить, что там, в бирюзовой толще, цветут фиалки, очаровательно бледно-лиловые, трепетающие под порывами течения и, может, напевающие негромкий мотив. Губы растягиваются в улыбке, глотая обжигающую соль, пальцы тянутся к темным, вьющимся стеблям. Пустота внутри заполняется спокойствием, лопаются пузырьки легких, кровь густо прокатывается в последнем круге по венам, лепестки фиалок так призрачно нежны – я люблю тебя.

Мой голос - Купоросу. Бытовая правда обескураживает. Правдиво, жизненно, детально.

Отдаю голос Изабелле Роше.) За надежду.

Голос за Изабеллу Роше.