Александр прочитал статью от первой буквы до последней. Внимательно. Не пропуская ни оной детали. С кривой усмешкой. Участь главного редактора была известна. Главного цензора тоже. К тому моменту, когда Император вошел в покои Жозефины, был отдан приказ изъять статью из СМИ, а любого, кто возьмется копировать и распространять ее, брать под арест.
Мера была вынужденной, но действенной. Александр пожалел, что был мягок с некоторыми из подданных. Хавьера Алигьо, как и журналиста, написавшего поклеп, ждали лагеря, господина Канти - ссылка. Нападка казалась крайне дерзкой, но выглядела так, будто ее совершили от большого отчаяния. Правда, видя, как почти плачет Жозефина, Александр понимал, что провокация сработала. Они дотянулись до нее.
- Никто из них этого не стоит, - он положил ладонь жене на плечо и наклонился, чтобы поцеловать ярко-рыжие волосы. - Слышишь? Никто. Посмотри на меня, Фифи. За эти пару часов я очень соскучился.
Император знал, что на каждый роток платок не накинешь, но он обещал супруге защищать ее и от подобных выходок в том числе. Впрочем, выходки были ожидаемыми и естественными. Коробила манера исполнения. В конце-концов интриганам следовало бы действовать изящнее. Упрекая Его Величество в страсти к простолюдинам и преступной тяге к разбавлению голубой крови, они сами в достатке демонстрировали вырожденческие черты.

Александр пожал плечами. Возможно, то, что он сказал следом, прозвучало жестоко, но Жозефина должна была понять, и этот случай, пожалуй, был самым удачным примером.
- Так же, как смотрели в их глаза множество женщин до тебя. Моя мать, герцогиня д'Альбре и другие аристократки, чье белье по сто раз перебирают на публике, - говоря это, Александр придержал жену за подбородок, вынуждая посмотреть в глаза. - Вот так, повыше. И улыбнись. Ты. Имеешь. Право. На все. Потому что ты моя законная супруга и Императрица Нового Рима. Запомни это. Хорошенько запомни, прежде чем позволять им тебя шантажировать.
После он приобнял ее за плечи и, наклонясь, поцеловал в висок.
- Глупо и мелочно. В высшей степени недальновидно. Канти я пожалею. Наверное, сошлю куда-нибудь, подходящих мест на задворках империи в достатке. Алигьо и его писака отправятся в лагеря, хотя, наверное, стоило бы показать Риму, как они дергают ногами.
Был и еще один вариант - тихое устранение всех троих, как случилось в свое время с господином ла Круа, великим и всемогущим Первым Министром.
Александр вздохнул. Рано или поздно Жозефине придется научиться быть выше этих отвратительных дрязг или изящно и проворно играть в них, как играют в гольф или покер.

- Ты прекрасно понимаешь, что и о ком можно сказать при желании, - ответил Александр. - Канти не такой уж пропащий человек. К тому же, он был лоялен. Ума не приложу, почему он пропустил эту... писульку.
Александр прекрасно понимал обиду и негодование супруги, но здесь, все-таки, следовало поумерить эмоции. Императору прежде всего было интересно, что именно заставило Канти отступиться от недавно сказанных им слов. От обещания, данного лично. На патологического лжеца или сумасшедшего главный цензор не походил, да и Горильи отзывался о нем весьма положительно.
"Когда мой отец скоропостижно скончался, я тоже растерялся, Фифи" - подумал Александр, но вслух не произнес этих слов, не желая еще больше расстраивать Жозефину.
Рассказывать все дворцовые перипетии, тем более сейчас, было ни к чему.
- Они просто не привыкли, что может быть по-другому. Не привыкли к тебе. Ты виделась с герцогиней? Боюсь, по количеству сплетен тебе не обогнать вдову моего дядюшки. И что же? Мне думается, это ее только веселит.
Заплаканная, неприбранная, Фифи сама не понимала, как привлекательна сейчас в этой трогательной хрупкости. Нужно было собираться к завтраку, но у Александра в два счета изменились планы. Отойдя от супруги, он закрыл дверь на замок, а потом, вернувшись, стал целовать любимую женщину. Что бы ни писали завистники, их чувства оставались по-прежнему сильны, и доля правды в статье все-таки присутствовала. Рыжая танцовщица привязала к себе Его Величество крепко-накрепко одним единственным талантом - способностью любить пылко и безраздельно.